Симфонический оркестр Татарстана исполнил "Трагическую" симфонию Малера
28.08.2018
ГСО Республики Татарстан п/у А. Сладковского
У старейшего в стране симфонического оркестра есть свой столичный абонемент.
Не всякий дослужится, и появился он благодаря не столько славной истории (хотя за его рождение ратовал Дмитрий Шостакович), сколько нынешнему состоянию.
Коллектив под руководством Александра Сладковского в отличной форме, только что удивлял записью всех концертов и симфоний Шостаковича, активно осваивает новые программы.
Сейчас, считайте, сдавал очередной госэкзамен придирчивой публике Большого зала: Шестая симфония Малера – жесткий тест на профессионализм с прихотливыми апофеозами, не входящий в круг “удобных” концертных хитов.
Постоянный ведущий концертов Оркестра Татарстана корректный Юлиан Макаров обозначил для партера непростой контекст рождения симфонии.
На тот момент внешне у композитора все прекрасно, он признанный мэтр и директор Венской оперы, но безотказным чутьем художника Малер в 1904 жил в ожидании страшных событий.
Достаточно знать, что писал он симфонию одновременно с “Песнями об умерших детях”, напророчив скорые удары судьбы. И хотя историки сходятся, что официально он не давал симфонии название “Трагической”, появившись позже, оно приросло к ней намертво.
После устного погружения в контекст Александр Сладковский не дал публике опомниться. Резко взнуздал оркестр, как током ударил первыми пассажами, и мощный малеровский минор моментально окутал зал.
Строгая поступь марша оставляла поле для размышлений, теребила риторическими вопросами духовых и острыми мыслями струнных, а потом вдруг словно отодвинулась из-за обманчиво умиротворяющего, замогильного звона “пастушьих колокольцев”, поддержанных мистическим ксилофоном и арфой.
Взвинченность симфонии словно накатывала волнами, и драма понимания себя и времени проступала в музыке такт за тактом: Малер вел от романтики личных трагедий в модернизм крушения мира, пророчил не собственную судьбу, а время гибели богов с его мировыми войнами и кризисом цивилизаций.
Сладковский и оркестр уверенно поднимали эти волны в девятые валы, множили тутти, отрезвляли гулким ужасом молота (“удары судьбы”), нагнетая трагизм и не давая отвлечься ни на секунду.
Эмоционально и технически выматывающую партитуру оркестр представил очень уверенно. Дирижер Александр Сладковский будто слился с музыкантами, и даже грешок тромбонов остался едва замеченным, все же сто пятнадцать человек расширенного оркестра действовали заодно. Другой знаменитый маэстро сравнивал такую музыкантскую чуткость с податливостью хорошей машины, но сравнение гиблое. Точность и мощь – вот чем казанцы удивляли публику.
Ну и меломаны реагировали соответственно. За время овации Алекандр Сладковский не только успел раскланяться и поблагодарить хрупкую первую скрипку, но и поднял для минуты славы первую виолончель, флейту, арфисток, бойцов ударного фронта с тем самым молотом, по очереди духовых и струнных – и на все ему хватило времени.
Есть два верных признака успеха. Первый – детский вопрос к себе “как, уже закончилось?” и второй – когда горячо аплодирует галерка. Здесь она была для Большого зала консерватории обыкновенная: здешние студенты, скромно одетые завсегдатаи, все те, кого не надо специально просить не хлопать между частями симфонии.
Они и аплодировали минут пятнадцать, даже когда уже дрогнул партер. Пусть бы всякая трагедия заканчивалась таким триумфом.
Лейла Гучмазова, Российская газета
