Геннадий Рождественский: «Большой театр стал прокатной конторой»
28.08.2018
Геннадий Рождественский
В Большом зале Консерватории в понедельник Геннадий Рождественский продирижирует симфонической поэмой «Психея» франка и мистерией «Мученичество Св. Себастьяна» Дебюсси.
Эти произведения никогда раньше не звучали в России, а сам Рождественский впервые выступает в Москве после своего скандального ухода с поста главного дирижера Большого театра.
Тогда дирижер написал открытое письмо министру культуры и дал единственное интервью телевидению. Перед концертом он дал эксклюзивное интервью Вадиму Журавлеву.
— Геннадий Николаевич, в очередной раз вы перенесли дату концерта из произведений Франка и Дебюсси на два месяца. По какой причине?
— По причине малого числа репетиций. С этим я встречаюсь в Москве и в профессиональных оркестрах, и в студенческих. Я сегодня как раз вспоминал Николая Голованова, руководившего студенческим оркестром, который рассматривал этот институт как кузницу кадров для Большого театра. Тогда любили работать. Падение уровня оркестрового исполнительства обусловлен уровнем педагогики в целом.
— Вас не смущает, что вы работаете в Москве со студенческим оркестром?
— Оркестр Большого зала консерватории состоит из студентов и профессоров. И те, и другие оплачиваются. Получается, что студентам платят за процесс обучения. Скоро дойдет до того, что педагоги по специальности будут платить студентам за уроки. Остается достаточно сильная тенденция ориентации на солистов.
Педагоги-струнники считают, что оркестр вредит студентам. Это отголоски распространенной в былые годы «лауреатомании». Каждый педагог заинтересован иметь в своем классе как можно больше лауреатов международных конкурсов. К этому надо стремится, но не ставить во главу угла. 90 процентов выпускников консерватории идут в оркестры, такое количество солистов никому не нужно.
— Но на Западе оркестры выучивают программу за 3-4 репетиции. Вы работаете долго. Означает, что вы сотрудничаете только с теми оркестрами, которые могут много репетировать?
— Я стараюсь играть с теми оркестрами, которые мне интересны А сегодня процесс падения оркестровой культуры везде ощутим. Это обусловлено финансовыми причинами. В Америке несколько оркестров перестало существовать, а крупные оркестры испытывают финансовый дефицит.
Такой оркестр, как Чикагский симфонический, и тот имеет миллионный дефицит бюджета и они обращаются через СМИ к людям, с просьбой пожертвовать деньги.
— От того, что вы все время переносите концерты, публика не перестает на них ходить?
— Нет. Я счастлив, что люди которые ходят в концерты, понимают причину их отмены.
— Что вы чувствуете сейчас, когда после вашего ухода из Большого прошло восемь месяцев?
— Счастье. Раньше оно еще боролось с горечью. Теперь – только счастье.
— Вам жалко того, что вы не сделали в Большом?
— Жалко, но я сейчас понимаю: то, что я собирался сделать в Большом – это абсолютно нереально. Ничего не получится, пока театр не будет работать на тех началах, на каких работают крупнейшие театры мира. Была бы оплата труда хотя бы в два раза ниже, чем на Западе. А сейчас – в десять раз!
Люди, которые могли бы петь ведущий репертуар, соглашаются выступать за границей в партиях любого масштаба. Все равно это больше оплачивается. И обязанностей в Большом ни у кого нет, потому что нет контрактов в том понимании, что такое настоящий контракт.
— Вы знакомы с нынешней ситуацией в Большом театре?
— Более менее знаком, слышал, что они поставили две итальянских оперы. Причем в чужих постановках. Большой театр стал прокатной конторой.
— У вас был контакт с генеральным директором Анатолием Иксановым, который пришел в Большой вместе с вами, а теперь поддерживает другую команду?
— В известной степени был, но в процессе подготовки «Игрока» я ни разу не видел директора. Это был чудовищный процесс. Но я уже достаточно сказал об этом в открытом письме министру культуры.
Письмо министру
— Но вы все же довольны, что постановка первой редакции «Игрока» все же была осуществлена?
— Конечно доволен. Это было одна из главных причин, по которой я пришел в театр. На Западе мне не удалось этого сделать: считается, что вторая редакция ничем не отличается от первой. Мне удалось записать спектакль в Большом – я сам организовал эту запись, и она скоро появится на рынке. Там по точному хронометражу получилось, что в опере – целый час новой музыки. Когда я читаю в газетах, что они ничем не отличаются и зачем ставить первую редакцию, это по меньшей вызывает у меня смех.
— Вам не хочется время от времени дирижировать этим спектаклем Большого театра?
— Нет.
— Что из неосуществленного все же будет вами поставлено?
— Я собираюсь в Музыкальном театре имени Станиславского делать «Енуфу» Яначека, опять первую редакцию. Тоже скажут, что она ничем не отличается! Режиссером будет Александр Титель. Это произойдет через год.
— Через месяц планировался еще один ваш концерт с музыкой русского композитора Германа Галынина. Но и он отменен.
— Не отменен, а переносится на сентябрь. Готовясь к февральскому концерту, я имею 15 репетиций. Я приехал в Москву на две недели, чтобы каждый божий день репетировать. Я хочу отдать все то что я могу. Программа из произведений Галынина требует 20 репетиций.
— Вы были знакомы с композитором, которому в этом году исполняется 80 лет, но его уже давно нет в живых?
— Очень знаком. Его «Эпическая поэма» была практически первым произведением, которым я дирижировал. Я с нею поступал в Большой театр. Играл на конкурсе и тогда тоже все удивлялись, почему я играю не Четвертую симфонию Чайковского.
— Говорят, что Галынин был сумасшедшим…
— Он был психически болен. Но он был чрезвычайно талантливым композитором. Как-то пришел ко мне домой и показывал на рояле свои произведения. Я его спросил: «Герман, где ты учился играть на рояле?” Он отвечает: “Нигде. Мне мешало, что я не могу показывать свои произведения, и я выучил Пятую сонату Скрябина. Остальное оказалось более легким.”
Беседовал Вадим Журавлев. “Газета”, 22 февраля 2002
