Home News

«Чадолюбивый, истеричный, усидчивый»: Алексей Кортнев в «Раздевалке»

22.08.2018

Коли речь о зависимостях — у тебя ведь был опыт столкновения с психиатрией?

Да, но это была сознательная история. В какой-то момент я в университете просто перестал учиться — начал много ездить по гастролям, играть спектакли. При этом был очень плохой психологический, точнее, даже психический фон: меня жутко угнетала необходимость заниматься делом, которое мне было совсем не мило, — математикой. Я уходил в академический отпуск, потом возвращался, но ведь грозила армия. И тут мне насоветовали, что хорошо бы лечь в психушку — получить белый билет. Так что армии я избежал через сумасшедший дом: полтора месяца в Кащенко, буйное отделение № 8 — с галоперидолом, со всеми пирогами…

Как это было?

Меня старшие товарищи научили, что для удачного закоса от армии нужно сымитировать или хотя бы ярко живописать попытку суицида. Валдис Пельш в случае чего должен был подтвердить, что я лез через подоконник его комнаты в общежитии на 22-м этаже, а он меня поймал поперек живота. Я изложил все это нашему университетскому психиат­ру и был очень убедителен – укатали прямо сразу. В Кащенко меня немедленно повязали два огромных санитара, а мне только того и надо! Хотя, врать не буду, поначалу я, конечно, перепугался: решетки на окнах, вой стоит…  

Там ведь реально можно было двинуться мозгом.

Да нет, в целом все было довольно культурно — и со стороны персонала, и со стороны «сокамерников». На соседне­й койке, к примеру, помещался скандальный московский режиссер Геннадий Юденич. Он поставил «Оптимистическую трагедию» — и пропал куда-то. Попадаю в Кащенко и вижу, куда… Потом родители организовали мой перевод в санаторное отделение. Оно выглядело просто как факультет МГУ — там содержалось человек тридцать наших: отдыхали, занимались, ездили на экзамены трамвайчиком, прямо от двери Кащенко до универа.

Это был полезный опыт?

Не могу сказать. Но это было экзотично, если исключить насильственный прием психотропных препаратов. Там вкатывали уколы, влияющие на способность сосредотачиваться, — чтоб­ы ты не зацикливался, например, на идее выйти в окно. Эта штука не дает ни о чем задумываться больше пяти — десяти секунд. Лег поспать — сразу встал. Пошел в туалет — забыл зачем, развернулся, вышел. Сел на кровать, расшнуровал шнурки, к чему — непонятно, зашнуровал обратно. При этом сознание ясное, ты не бредишь — просто все время отвлекаешься. Я решил попробовать в таком состоянии писать стихи, причем сонеты, где очень жесткая форма. Писал и немедленно забывал, о чем написал две строчки назад. Ориентировался только на размер и рифму, короче, соблюдал канон. К великому сожалению, все бумажки утрачены — сейчас было бы интересно на это посмотреть.

А как родители реагировали?

Чудовищно, чудовищно совершенно. Я же их не предупредил, чтобы они не прокололись, не стали меня отговаривать и вытаскивать. Это была, конечно, жесточайшая шутка с моей стороны.

У тебя четыре сына и дочь. Можешь себе представить, что однажды кто-то из них поступит с тобой подобным образом?

Могу. Но сегодня я к этому готов гораз­до в большей степени, чем были тогда мои родители. И потом, надеюсь, нашим детям подобные жесткие эксперименты над собой не понадобятся – времена изменились, свои проблемы можно решать по-другому.

В чем ты хочешь быть им примером?

Не склонен себя хвалить, но очень хотел бы, чтобы они были похожи на меня душой. Точно знаю, что я человек доб­рый, любящий окружающих, причем и друзей, и врагов. Точнее, я про врагов не знаю ничего –похоже, у меня их нет.  

Нет? Когда в 2014 году ты одобрил присоединение Крыма, вокруг не было людей, готовых кинуть тебе в лицо какие-то неприятные слова?

Ну да, некоторые друзья спросили: «Что же ты сказал? Зачем?» Но это не сделало нас врагами. Мы поспорили, в чем-то я был неправ, в чем-то — они.

Сегодня твоя позиция изменилась?

Если уж мы об этом заговорили — да, изменилась. Но в том интервью я не поменял бы ни одного слова. Тогда разговор состоялся всего через пару месяцев после произошедшего, я не успел ни в чем разобраться. Просто не надо было вообще высказываться на эту тему — мнение же должно сформироваться, чем-то подтвердиться.

Хочешь сказать, что тебя поймали в неправильный момент?

Да никто меня не ловил, я сам поймался. Задали вопрос, я дал ответ, не слишком поняв ситуацию. Хотя понять старался, и по сию пору стараюсь. На самом деле я сказал «слава Богу, обошлось без кровавых жертв». Так это я и сейчас могу сказать.

Тем не менее Украина закрыла тебе въезд.

И что? Ну закрыла.

Ты расстроился?

Жалко, конечно. Но надо понимать специфику нашего ансамбля: мы вообще очень мало ездим. Нас много, а поклонников мало, если говорить о пропорции: выездной состав — 12 человек, это как у Валерия Меладзе или Лепса с подтанцовкой, только, в отличие от них, мы не играем на стадионах.

Не хотите или не можете собрать?

И не можем собрать, и не хотим. Мы играем музыку иного формата, категорически не стадионную. И приезд команды в 12 человек не окупается — ни в Украине, ни в Казахстане, нигде.  

А почему у вас мало поклонников?

Думаю, потому же, почему так неоднозначен мой ответ про Украину. Из-за неясной позиции, из-за интеллигентских метаний — и в жанре, и в содержании. Мы же, в отличие от «ДДТ», «Машин­ы времени» или «Аквариума», к которым я отношусь с огромным пиететом, не группа одной идеи, одной мелодики, одно­й поэтики. Возьми любую песню Юры Шевчука — они все одинаковые.

Одинаковые?

Две-три идеи, три-четыре аккорда. Эти группы – как ракеты: компактны, оснащены и оперены. Имеют четкую траекторию и пробивают любую атмо­сферу. А если ты занимаешься какой-то невнятной распыленной фигней — результат, в общем, аналогичный. Но нам нравится так, а не по-другому. Нравится пробовать, не нравится писать две одинаковые песни. Хотя сейчас уже приходится — на 36-м году эксплуатации своего мозга я понимаю, что начал повторяться. При этом, пойми, я был бы счастлив, если бы нас слушали стадионы. «Уэмбли», «Лужники» — супер! Но ради этого изменять себе не готов, а по-другому точно не получится.

Ты работаешь сейчас над новым спектаклем. Можно подробности?

Да, «В городе Лжедмитрове». Это история герметичного города, в который приезжает его уроженец Антон — его буду играть я. Антон уехал тридцать лет назад и забыл о своем родном городе. Оказывается, забыл не случайно — те, кто уезжают из Лжедмитрова, забывают всё. Потому что там в подземелье стоит коллайдер, поле которого воздействует на людей определенным образом: по их ощущениям у них всегда всё зашибись — в Лжедмитрове постоянно хорошая погода, офиги­тельные урожаи и все невероятные патриот­ы. Там нестареющий мэр, который от этого коллайдера подпитыва­ется, мэра переизбирают каждую весну на частушечном фестивале. И вот в город приезжает Антоша, забывший, как там живут. Здесь ставим многоточие — дальше надо идти смотреть спектакль.

Мы в соцсетях
Видеоканал
Поделиться
rss